Неточные совпадения
Но ни он, ни гул весенней Москвы нисколько не занимали
профессора Персикова. Он сидел на винтящемся трехногом табурете и побуревшими от табаку пальцами вертел кремальеру великолепного цейсовского микроскопа, в который был заложен обыкновенный неокрашенный препарат свежих амеб. В тот момент, когда Персиков менял увеличение с пяти на десять тысяч, дверь приоткрылась, показалась остренькая бородка, кожаный нагрудник, и
ассистент позвал...
Благодаря тому, что
ассистент отозвал
профессора, амебы пролежали полтора часа под действием этого луча, и получилось вот что: в то время как в диске вне луча зернистые амебы лежали вяло и беспомощно, в том месте, где пролегал красный заостренный меч, происходили странные явления.
А. С. Таубер, — рассказывая о немецких клиниках, замечает: «Громадная разница в течении ран наблюдается в клиниках между ампутациями, произведенными молодыми
ассистентами, и таковыми, сделанными ловкой и опытной рукой
профессора; первые нередко ушибают ткани, разминают нервы, слишком коротко урезывают мышцы или высоко обнажают артериальные сосуды от их влагалищ, — все это моменты, неблагоприятные для скорого заживления ампутационной раны».
Так было в тридцатых годах, а вот что сообщает о современных хирургах уже упомянутый выше
профессор А. С. Таубер: «В Германии обыкновенно молодые
ассистенты хирургических клиник учатся оперировать не на мертвом теле, а на живом.
Не добившись ничего от
ассистента, просительница идет дальше, мечется по всем начальствам, добирается до самого
профессора и падает ему в ноги, умоляя не вскрывать умершего...
Этот виолончелист-терапевт сделался впоследствии одним из
ассистентов Захарьина и сам сделался
профессором терапевтической клиники и доживает теперь в звании московской медицинской знаменитости.
Экзамен происходил в аудитории, днем, и только с одним Кавелиным, без
ассистента. Экзаменовались и юристы, и мы — "администраторы". Тем надо было — для кандидата — добиваться пятерок; мы же могли довольствоваться тройками; но и тройку заполучить было гораздо потруднее, чем у всех наших
профессоров главных факультетских наук.
Студенты, наиболее обратившие на себя внимание
профессора своими знаниями и любовью к делу, приглашались им на семестр в свою клинику в качестве суб-ассистентов.
Обыкновенно из этих суб-ассистентов, по окончании ими курса,
профессор выбирал себе и
ассистентов.
Суб-ассистенты являлись помощниками врачей-ассистентов, следили за порученными им больными, производили лабораторные исследования, ассистировали
профессору и
ассистентам при операциях, делали перевязки и т. п.
Нас, русских, немцы-профессора, конечно, в суб-ассистенты не брали.
Гинекологической и акушерской клиникой заведывал
профессор Отто Кюстнер, типический пруссак, высокомерный олимпиец-молниевержец, скорей военный полковник, чем
профессор: перед ним трепетали и студенты и собственные его
ассистенты.
Студент вел лечение под контролем
ассистента поликлиники, доклады вал о своих больных и их лечении
профессору в присутствии всего курса, трудных для диагноза и лечения больных тут же демонстрировал.
На лекциях Васильева он слушал, сложив ручки на животе а восторженно-влюбленным взглядом следя за
профессором, восхвалял Васильева в глаза и за глаза, ругал немцев, будто бы травивших Васильева, К нам, остальным суб-ассистентам, Васильев стал относиться все холоднее.
Да и не все там съехались,
профессор в заграничном отпуску,
ассистент болен.
Двухлетний срок, назначенный княжной Маргаритой Дмитриевной Шатову для отдыха после болезни, истекал. Практика его шла превосходно. Имя его стали упоминать в числе московских медицинских знаменитостей. Он был любимым
ассистентом знаменитого московского врача-оригинала, «лучшего диагноста в мире», как называли этого
профессора университета его поклонники.